Страница 1 2 3 4 5 6 7 8
Утро начиналось, как всегда, с велосипедного звонка мальчишки-почтальона, с шуршания первых автомобильных шин по тихой парижской улочке, с похлопывания голубиных крыльев и луча солнца, разом осветившего мольберт и пару-другую невымытых кофейных чашек на маленьком столике рядом – ночная норма Майкла.
Он прикрыл усталые веки, раскинул руки и с удовольствием потянулся на стуле. Биркофф спал на своей кушетке, сладко приоткрыв рот, и не собирался вставать в такую рань.
– Биркофф... – позвал его Майкл. – Слышишь меня? Биркофф, поднимайся, хватит спать. Я всю ночь ждал, когда ты встанешь и поможешь мне смешать краски.
– Ты опять не спал всю ночь? – Биркофф неохотно открыл близорукие глаза, потер их кулаками и начал нашаривать очки на табуретке рядом со своей подушкой.
– Мне хотелось поработать. Спать буду, когда уйдет вдохновение.
– Хочешь, я сбегаю за круассанами? – сочувственно предложил парень.
– Ты вначале приди в себя, – Майкл встал со стула и подошел к окну.
Дворник с зеленой метлой подметал тротуар у дома напротив, а меленькая собачка с закрученным кверху хвостиком вилась под его ногами. Перед их подъездом стоял старенький автомобиль, в который хозяева складывали какие-то коробки. Майкл старался сосредоточиться на созерцании улицы, но сам прекрасно знал, с какой целью сейчас стоял у окна. Его взгляд непроизвольно поднялся вверх и тут же нашел то, что искал. В окно дома напротив смотрела девушка. Она сидела на подоконнике, прильнув ладонями к стеклу, и тоже смотрела на него. Поймав его взгляд, она отвернулась и принялась разглядывать собачку дворника. Она появлялась в этом окне каждое утро на протяжении всей недели. Он ведь жил здесь всего неделю... Майкл привык видеть ее в окне и каждый раз был уверен в том, что она снова появится.
У нее было странное имя – Жозефина. Она сама назвала его. Какое-то нереальное имя, знакомое, но не подходящее. Майкл вспомнил ее низкий хрипловатый голос и непроизвольно покачал головой. Он назвал бы ее иначе, совсем не так. Но какая разница, как ее зовут? Она – Жозефина, и она самая красивая женщина из всех, кого он когда-либо видел.
Вдруг Майкла осенила идея. Он стремительно подошел к мольберту, снял лист, на котором всю ночь пытался что-то изобразить, приколол новый и принялся делать набросок быстрыми уверенными движениями. Биркофф встал с кровати, подошел к нему и заглянул через плечо.
– Не мешай. Принеси лучше круассанов и займись делом, – посоветовал Майкл.
– Что это? Что ты задумал?
– Увидишь, если получится.
Биркофф пожал плечами и пошел одеваться. Когда Майкла посещала очередная идея, его лучше было не трогать – все равно ничего не скажет, пока не закончит хотя бы набросок.
А из-под руки Майкла появлялись все новые штрихи и контуры. Он рисовал девушку у окна – длинные золотистые волосы, ладошки, прижатые к стеклу, совершенные формы тела, едва прикрытого полупрозрачным халатиком, большие голубые глаза. Что это? Откуда в человеке столько соблазнительной силы, которая так и просится на холст, укладываясь на нем четкими штрихами? Почему именно эта девушка просилась к нему в музы? Почему именно на нее ему хотелось смотреть, не отрываясь? Кто она? Откуда? Почему появилась в его жизни? На множество вопросов нет ответа. Ничего, он их найдет, когда закончит картину. И тогда у него будет своя Жозефина, такая, какой он увидел ее впервые у своей двери и какой видит ее каждое утро в окне дома напротив.
Майкл опять подошел к окну, чтобы опять увидеть Жозефину. Она все еще сидела на подоконнике, приложив к стеклу щеку. Дом напротив – богатый особняк. Интересно, чем может заниматься в жизни эта девушка с золотыми волосами? Она может быть адвокатом, фотомоделью, архитектором, врачом... Но для этого нужно периодически отправляться на службу. А может быть, она дочь отца-миллионера, которой вовсе не обязательно работать? А что если у нее богатый муж? Эта идея Майклу не очень понравилась, и он от нее отказался.
Девушка повернула голову и увидела его пристальный взгляд. На сей раз она не стала делать вид, будто не заметила его. Несколько минут они смотрели друг на друга, а потом она опустила вниз указательный палец, давая ему понять, что она сейчас спустится вниз. Майкл почувствовал, что ему жарко. Ее уже не было у окна, а он все еще не мог сдвинуться с места. Она хочет сказать ему что-то? Но что? Что может объединять девушку из богатого дома с нищим художником?
Тем не менее, он сделал над собой усилие, оттолкнулся рукой от стены, схватил куртку и вышел из их с Биркоффом крохотной квартиры. Ему было совершенно непонятно, что и для чего он делает. Он знал одно: если не спустится сейчас на улицу, с ним случится что-нибудь неприятное. Например, он потеряет интерес к живописи, уедет в деревню и станет фермером. Но этого нельзя было допустить. Живопись – это его жизнь, его хлеб, его единственная любовь.
Он вышел на лицу, поднял лицо вверх и прикрыл глаза, чтобы насладиться приласкавшим его легким весенним ветерком. Запах весны разбудил каждую клеточку его тела, ему захотелось по меньшей мере взлететь в небо и увидеть весь Париж с высоты птичьего полета.
– Майкл... – услышал он тихий голос и открыл глаза.
Перед ним стояла Жозефина. Она была уже не в своем полупрозрачном халатике, а в узких черных джинсах, кожаной куртке и изящных полусапожках на высоком каблуке.
– Похоже, мы с вами просыпаемся в одно и то же время, – улыбнулась девушка. – Но пустое просиживание подоконника – не выход. Мне нужно сходить по делам и я решила... что мы могли бы пройтись вместе хотя бы... до конца квартала. Если у вас, конечно, нет более интересных дел.
Она начинала говорить уверенно и свободно, но уже под конец явно заготовленной заранее тирады стала смущаться и отводить глаза. Скорее всего, она от себя такого не ожидала. Майкл почувствовал себя почти победителем – ему нравилось ее смущение, а также тот факт, что она сама пригласила его на прогулку.
Он молча кивнул и пошел рядом с ней вверх по улице. Она шла по самой кромке тротуара, то и дело пытаясь балансировать на бордюре. Майкл видел, что она уже почти жалеет о своей смелой выходке, и ему хотелось, чтобы она немного расслабилась. По своей натуре он был не очень-то разговорчив, а в данной ситуации вообще растерял все слова. Ему нравилось идти рядом с этой волшебной девушкой, но напряженная тишина сковывала их обоих.
– Вы давно живете в этом районе? – задал он один из самых глупых вопросов, какой только мог выдумать в эту минуту.
– Четыре года. Это много?
– Нет. Честно говоря, я предполагал, что вы здесь родились.
– Нет, – она с улыбкой покачала головой и задумчиво пожевала прядь волос. – Ваш друг сказал, что он художник. Вы тоже?
– Да. Мы работаем вместе уже несколько лет. Раньше снимали комнату в ужасном квартале и не поладили с хозяйкой, у которой все время квартира полна была народу. Я не жалею, что мы переехали. Мне здесь нравится.
– Мне тоже. Здесь тихо, – согласилась Жозефина.
– Вы живете с...
– Расскажите мне о жизни художника, Майкл, – неожиданно перебила она его. – Наверное, у вас очень интересная жизнь: выставки, приемы, знакомства.
– Не совсем, – ему было неприятно говорить об отсутствии средств на организацию собственных выставок.
– Ладно, я не буду вас расстраивать и ставить в неловкое положение, – она вдруг остановилась и внимательно посмотрела ему в глаза. – Весь этот разговор – пустой треп. Я могу рассказать о вас больше, чем вы думаете. Все очень просто: вы талантливый художник, но вам нужна раскрутка. Для того, чтобы это сделать, нужен человек, который в этом поможет. В первую очередь материально, так ведь? А для того, чтобы познакомиться с таким человеком, нужно иметь деньги для посещения вечеринок. Замкнутый круг. Нужна большая удача, чтобы из него вырваться.
– Жозефина... – он опешил. Конечно, догадаться обо всем этом не так уж сложно, но почему ее так это расстроило? Ее срывающийся голос... Эти влажные искорки в глазах... Она как будто занялась самобичеванием. С чего бы это?
– Не нужно мне ни о чем рассказывать, – она поднесла напряженно сложенные пальцы к его губам. – Я хотела просто прогуляться с вами, но это была глупая затея. Мы пришли. Мне сюда.
Она нырнула в подъезд, рядом с которым они стояли, а Майкл остался перед ним в абсолютной растерянности. Что за странное происшествие? Чего она хотела? Пригласила его на прогулку, а потом пожалела? Но почему? Что ее терзает? Почему она сама и ее поведение вызывают у него столько вопросов?
Он постоял на месте минут пять, пытаясь найти ответ хотя бы на один из своих вопросов, а потом махнул рукой и пошел обратно. А если бы он заглянул в подъезд, в котором скрылась Жозефина, очень удивился бы. Она стояла под лестницей, прислонившись к стене, и плакала навзрыд. Наверное, это были ее первые слезы за последние пять лет. Пять лет она ни о чем не жалела и вдруг поняла, что у нее совершенно нет выхода. А еще она плакала потому, что этот милый человек, который приходил к ней во сне вот уже семь ночей подряд, никогда не допустит мысли о том, кто она такая. Он посвятил свою жизнь живописи, не задумываясь о том, что у него для этого слишком мало денег, а она посвятила себя деньгам, до этого момента не осознавая, КАК они ей даются. Она захлебывалась слезами и медленно сползала по стене вниз, а когда оказалась на корточках, обхватила голову руками и забылась.
Майкл застал дома своего старого школьного приятеля Рене. Он сидел на стуле перед мольбертом Майкла и поедал принесенные Биркоффом круассаны. Сам Биркофф сидел на своем собственном стуле и старательно смешивал краски.
– Привет, Рене. Что тебя привело сюда в такую рань? – поинтересовался Майкл, выдергивая из-под Рене полотенце.
– Да вот, по пути заскочил. Я смотрю, у тебя новая муза появилась? Кто такая?
– Соседка, – Майкл недовольно вспомнил об их встрече с Жозефиной и с трудом сдержал дрожь.
– Симпатичная. Кстати, мне нравится ваша с Биркоффом новая квартира. Совсем не похожа на прежний гадюшник. Это уже на что-то похоже. Тебе удалось продать те картины?
– Да. Я продал три и одну – Биркофф.
– Так вы сейчас при деньгах?
– Да. А помнишь, Беатрис как-то сказала, что эти картины можно было бы продавать и подороже?
– Ну да, можно было бы. Только вначале их должен кто-то оценить. Кто-то знающий и влиятельный. Тогда они и подороже уйдут.
– Твоя цена?
– Ну... Франков триста, я бы сказал. А вообще-то, Майкл, скажу тебе честно: ты стоишь большего, гораздо большего.
Он встал, прошелся по комнате и подошел к окну.
– Хорошее соседство, – кивнул он куда-то вперед.
– Что ты имеешь в виду? – удивился Майкл.
– Ну, этот дом напротив. "Сад Эдриан".
– Что значит "Сад Эдриан"? – не понял Майкл и тоже подошел к окну. Рене показывал именно на тот дом, в котором жила Жозефина.
– Ну и темный же ты, – рассмеялся приятель. – Ты полностью поглощен своими картинами, какими-то мечтами, витаешь в облаках. Как можно не знать, с кем рядом ты поселился? Ты не шутишь?
– Прекрати издеваться. Биркофф, ты в курсе, о чем он говорит?
– Нет, – тот отрицательно покачал головой.
– Да он такой же, как и ты. Все время на тебя оглядывается. Еще парочка лет такой жизни – и вы будете близнецами. Сидите в своей каморке, рисуете эмоции и чувства, а настоящих эмоций – сильных, незабываемых – не испытывали.
– Так что же это за "Сад"? – тон Майкла был спокойным, сдержанным, не принимающим насмешек. Рене успокоился.
– Это бордель. Один из лучших в Париже, а значит – один из лучших во Франции, в Европе и так далее. Ты же понимаешь – в этом мы своего первенства не упустим. Я не был там. Эта лавочка открыта для узкого круга. Ну... эти люди не из нашего теста. Аристократы, всякая элита. И творческая, в том числе. Вот где ты можешь наткнуться на настоящего знатока живописи.
– Да не ври, – Майкл все еще сомневался в его словах.
– Ты мне еще и не веришь? Ну хорошо. Помнишь Лорана, того богатенького разгильдяя, которого мы обыграли в покер в выпускном классе? Так вот, я виделся с ним пару раз с тех пор – на разных вечеринках. Он мне и рассказывал о том, что сам бывал здесь. Наверное, его папочка на хорошем счету у хозяйки, раз такого лоботряса сюда впустили. Я не вижу другого объяснения. Это очень классно и очень дорого. Лоран сказал, у них здесь есть бассейны, зимний сад и все такое. А девочки... Что ж, Майкл, нам такие и не снились. Наши проститутки – те, которые шляются по барам и подъездам. Девочкам из этого заповедника впору блистать где-нибудь на больших экранах. Впрочем... там все такие. все зависит от того, как судьба распорядилась. Ну, ты понимаешь. Кто-то имеет галереи, потому что у него богатый папа, а кто-то ютится в мансарде перед борделем, несмотря на свой талант, потому что...
– Хватит, Рене, – сухо прервал его Майкл и с силой схватил за руку повыше запястья.
– Ты что? – испугался Биркофф и привстал со стула.
– Извини, – Майкл опомнился и отошел в сторону. – Извини, Рене. Просто... эта девушка... которую я пытался рисовать...
– Что с этой девушкой? – Биркофф округлил глаза, а Рене молчал. Они оба поняли, что хотел сказать Майкл.
– Она живет в доме напротив, вот что.
– Жозефина? – Биркофф был потрясен. – Но как?!
– Что тебя удивляет? То, что ты не догадался? – голос Майкла наполнился горьким сарказмом. – А что ты понимаешь в жизни? Рене прав: мы замкнулись в этом своем мирке, пропитанном красками и иллюзиями, нам ничего не нужно, мы ничего не соображаем в жизни. Ты считаешь, что смог бы узнать проститутку с первого взгляда? Да, наверное. НАШУ проститутку – из бильярдной или паба. Они красят губы в один цвет, вот мы их и отличаем от других. А у Жозефины богатые клиенты. Она может отмыться и купить себе с десяток помад от Диора. Но в этом, наверное, и заключается вся разница.
– Не злись, Майкл. Прошу тебя, – Рене подошел к нему и крепко сжал его плечо. – Ну понравилась тебе девушка, ну захотел ты ее нарисовать, ну и что из этого? Да кем бы она ни была – что тебе за дело до нее? Ты близко знаком с ней?
– Я знаю, как ее зовут, а теперь знаю еще и чем она занимается, чем дышит. Этого достаточно.
– Достаточно для чего? – не понял Биркофф.
– Да вообще достаточно. Достаточно с меня этого!
Майкл схватил мольберт, с силой сорвал с него закрепленный лист и изорвал в клочья. То, что час назад казалось ему потенциальным шедевром, опустилось к его ногам легкими хлопьями разлетевшихся грез. Девушка с золотыми волосами, прижавшаяся ладошками к стеклу, – не более чем иллюзия. Его мечты лопнули, как мыльный пузырь. Она притягивала его и завораживала, она казалась неземным, нереальным существом и как-то вдруг превратилась во что-то чересчур реальное и неприятное.
– Зря ты так, – вывел его из транса голос Рене. – Это была хорошая идея.
Майкл молча покачал головой. Рене поставил на столик недопитую чашку кофе и вышел из комнаты. Биркофф встал и хотел собрать с пола разбросанные обрывки бумаги, но Майкл остановил его жестом. Пусть эти белые клочки хоть на несколько часов послужат ему напоминанием о том, что нельзя быть таким безнадежным романтиком.
Неожиданно сильные переживания насильно уложили Майкла на диван и заставили вспомнить о бессонной ночи, о тех темных часах, когда он сидел перед мольбертом и слышал биение своего сердца. А сердце отсчитывало секунды до того момента, когда в доме напротив проснется белокурая Жозефина и прильнет ладошками к оконному стеклу.
"Жозефина..." – пронеслось в голове.
А разве она сделала ему что-то плохое? Она всего лишь помогла нерасторопному Биркоффу донести сумку до двери мансарды, потом каждое утро он видел ее в окне, и наконец сегодня утром она пригласила его прогуляться с ней. Вот и все. Она не обманывала его, не водила за нос. Она не рассказала правду о себе? Ну и что? А кем он для нее был? Соседом из дома напротив. Может быть, она хотела просто поговорить с человеком, не похожим на тех, кого она видит каждый вечер в своей спальне. Она хотела отвлечься, расслабиться, прогуляться по утренней пустой улице, а потом вдруг ей стало очень плохо. Почему? Разве он сказал или сделал что-то не так? Он обидел ее? Нет...
Она не его корила, не на него сердилась, когда с пылом говорила что-то едкое. Она уничтожала себя. Да, именно так. Она обвинила себя в чем-то, одной ей известном. Он был только поводом для этого. Может быть, она ощутила пропасть между ними и не захотела шагнуть в нее. А с какой стати он должен ее в чем-то упрекать? Кто он такой? Она сама выбрала себе дорогу в жизни, не советовавшись с ним. Но ведь и он не спрашивал у нее совета, когда решил зарабатывать себе на хлеб живописью, что заведомо обрекло его на жизнь в нищете, зато в гордой нищете. Кто же из них прав? Это уже вопрос. Да, он не склонен был оправдывать ее выбор, но вполне возможно, что виновата в этом была та среда, в которой он родился и жил. Они жили в двух разных непересекающихся мирах, и вдруг ему с какой-то стати вздумалось рассердиться на нее за то, что она сделала в жизни свой собственный выбор, который не нравился ему. Как глупо!
Майкл открыл глаза, вскочил с дивана и присел перед рассыпанными обрывками бумаги. Биркофф отложил кисть и молча с удивлением наблюдал за другом. Майкл поднимал клочки с пола, складывал их, как мозаику, подбирал, искал недостающие кусочки. Он отбрасывал те, на которых изображал стену дома, пустые окна, край крыши. Его интересовали только те, на которых была Жозефина – его падший ангел, его муза, его мечта.
– Начни сначала, – предложил Биркофф. – Это же только наброски.
– Это нельзя нарисовать сначала. Можно сделать только совсем новую картину. Я больше не вижу ее такой, а какой я ее теперь вижу, я еще не решил.
– Боже мой, как все сложно, – усмехнулся Биркофф.
– Представь себе.
Майкл вглядывался в собранный по кусочку маленький портрет. Он осторожно перенес его на столик у окна и разложил на листе бумаги.
– Сдует, – отметил Биркофф.
– А ты дыши поосторожнее.
Парень только вздохнул. У Майкла редко бывали такие перепады настроения, но когда бывали, лучше было не доставать его репликами.
Майкл оставил в покое бумагу и быстро вышел из квартиры, забыв даже захватить куртку. Весенний ветер не обрадовал его, как утром, а, наоборот, обдул холодом и напомнил о том, что весна только начала входить в свои права. Но ему было все равно. Он решительно направился к дому напротив, поднялся на невысокое крыльцо и позвонил. Он услышал мелодичный звонок, и сердце его сжалось. Он вдруг понял, что ему нечего сказать этой девушке. Но отступать было поздно.
Дверь открыл пожилой мужчина с длинными седыми волосами, собранными в хвост. Его взгляд был таким приветливым и добродушным, что Майкл невольно расслабился.
– Добрый день, – улыбнулся дворецкий. – Что вам нужно?
– Я хочу увидеть Жозефину.
– Жозефину? – старик внимательно присмотрелся к Майклу. – Минутку. – Он обернулся и негромко позвал: – Иди сюда, сладкая.
Откуда-то из глубины сумрачной комнаты с задернутыми шторами вынырнула Жозефина. Она была совсем не такой, какой Майкл уже привык видеть ее. Глаза ее были печальными и немного красными, на лице не было и тени улыбки. Она смотрела на него с усталым ожиданием и полным безразличием, как будто это не она совсем недавно приглашала его прогуляться с ней до конца квартала.
Тем не менее, она вышла к нему на крыльцо и закрыла за собой дверь.
– Чего ты хочешь? – она перешла на "ты", сводя весь их утренний церемонный разговор на нет.
– Я должен поговорить с тобой.
– О чем? О чем нам говорить? Что ты придумал?
– Ты расстроилась, когда мы расставались.
– Мы не расставались. Ты подбираешь такие красивые слова. Мы просто прогулялись, подышали свежим воздухом, и все. Что еще тебе нужно?
– Жозефина, ты расстроилась...
– Я не расстроилась. И вообще, меня зовут не Жозефина.
– А как? – теперь Майкл был по-настоящему шокирован.
– Никита. И это мое настоящее имя, можешь не сомневаться. Все остальное было фальшивым.
– Послушай, я знаю, что ты...
– Что я кто? Медлин называет нас "жрицами любви". Может быть, это понравится тебе больше? Ты же художник, тебе не может не понравиться такая фразочка. А если сказать нормальным языком, то получится, что я проститутка. Я продаю свою любовь за деньги, и мне моя жизнь нравится.
– Но я не собирался обвинять тебя ни в чем.
– Вот как? Чего же ты хотел в таком случае?
– Наверное, я хотел узнать твое настоящее имя, – он повернулся, чтобы уйти, но вдруг остановился. – Ты продаешь не любовь, Никита. Ты продаешь свое умение доставить удовольствие. Любовь не покупается и не продается, и ты поймешь это рано или поздно.
Она промолчала, но грустно улыбнулась. Ей было холодно, потому что она тоже забыла надеть куртку. Она стояла на крыльце перед закрытой дверью и прятала пальцы в рукава легкой кофточки. Майкл подошел к двери своего подъезда и еще раз обернулся. На крыльце "Сада Эдриан" стояла одинокая грустная девушка и дрожала от холода. Ему захотелось обнять ее и согреть, но он не стал этого делать, потому что ей было этого не понять. Он просто вошел в подъезд и закрыл за собой дверь.
Страница 1 2 3 4 5 6 7 8
ПОДЕЛИТЬСЯ ВПЕЧАТЛЕНИЯМИ МОЖНО: http://www.teleserial.com/index.php?showtopic=9109
