Страница 1 2 3 4 5 6 7 8
Просыпаться утром и видеть спину Майкла, обтянутую мягким серым свитером, его растрепанные волосы, его красивые руки, уверенно превращающие белый холст в изумительное полотнище, – это ли не счастье?! Нет больше сонного царства, а есть весело свистящий на плите старенький чайник, стукнутый Биркоффом о стену кафе в тот самый знаменательный день, есть бежевая ширма, отодвинутая заботливой рукой Майкла, чтобы Никита могла видеть теплые весенние лучи солнца, бесшумно скользящие по стене, есть Париж – город любви и красоты, в сердце которого она оказалась так внезапно и стремительно, поглощаясь им и наслаждаясь своими ощущениями.
Она неожиданно открыла для себя Париж... Она узнала, как выглядит их старая улочка с вершины Эйфелевой башни, как ветер играет с волосами, когда летишь ему навстречу на карусели, как гулко стучат каблучки по булыжной мостовой, когда возвращаешься домой поздним вечером, доверчиво прижавшись к единственному в мире человеку, которого сейчас хочешь видеть. Она вдыхала такие пьянящие и такие разные запахи весны... Весна пахла по-разному в любом уголке огромного города: на Елисейских полях, на набережной Сены, на людном Монмартре и в маленьком сквере, который так любил Биркофф.
Однажды Никита позировала ему в этом сквере. Он уходил из дома еще затемно, и она обычно спала в это время, но однажды проснулась, когда Биркофф уронил на пол вазу с орехами, и Майкл, проснувшись, запустил в него книгой в жестком переплете. Сон, естественно, после таких баталий как рукой сняло, тем более что вслед за книгой полетели подушки, и одной Майклу показалось мало – увидев, что Никита открыла глаза, он позаимствовал ее подушку и она задорно проехалась по уху незадачливого Сеймура.
– Пойдешь со мной в сквер? – предложил Биркофф уже стоя в дверях, когда Никита только соизволила встать с кровати, закутавшись в одеяло. – Представить себе не можешь, как там красиво. Ты будешь танцевать на аллее с алым шарфом в руках, а я буду рисовать тебя. Ты будешь моей весной.
– Она моя весна, – возразил Майкл, властно и мягко прижимая Никиту спиной к себе.
– Не будь единоличником. Никто не станет мне позировать, пока у меня нет своей студии и помощников для смешивания красок. Поделись, и я навсегда запомню, как ты отпустил со мной в сквер свою музу. Вот что я называю дружбой.
– Он меня почти убедил, – усмехнулся Майкл. – Сходи с ним, если у тебя есть желание, милая. А я в это время пройдусь по нашим распространителям и узнаю, что они продали, куплю заодно что-нибудь вроде набора новых кистей.
– А мне растворитель – попросил Биркофф.
– Ладно, я пойду, но танцевать на аллее не буду. Размечтался, – выдвинула свои требования Никита.
На том и порешили. Они уселись на скамейке в сквере перед клумбой с едва начавшими распускаться цветами. Биркофф уложил себе не колени планшет и принялся делать наброски, а Никита заглядывала ему через плечо. Парень был на редкость талантливым, она все время удивлялась его умению с необычайной быстротой перенести на бумагу при помощи обычного карандаша свои сиюсекундные ощущения и мысли. Майкл ворчал на него и подтрунивал, но Никита прекрасно видела, насколько он привязан к своему младшему другу, как уважает его талант и упрямство, как поддерживает и поощряет все его начинания. Сеймура невозможно было не любить. К таким людям обычно привязываешься всей душой с первого взгляда, они навсегда остаются младшими братьями, которых хочется опекать и лелеять с твердой уверенностью в том, что этот самый братишка – самый надежный человек в твоей жизни.
– Ты обещала позировать, – пробормотал Биркофф, небрежно прорисовывая карандашом окаймление клумбы. Никита послушно встала со скамейки и покружилась перед художником, пытаясь для его удовольствия изобразить смягченное подобие танца. – Не вертись. Раскинь руки...
Пройдет много-много лет, и Никита снова и снова будет вспоминать именно эти минуты: деревья с набухшими почками, проснувшееся после зимней спячки день ото дня теплеющее солнце, подмигивающее сквозь ветки, черную влажную землю на клумбах, готовящихся запестреть всеми цветами радуги, и милого, рассеянного, а в этот момент такого сосредоточенного Биркоффа – уверенного, превосходного, царящего... Увы, так случается в жизни: наиболее приятные моменты не замечаются, а только с грустью вспоминаются потом. Часто хочется вернуться хотя бы на миг и многое переделать, исправить, но поздно, и сделать ничего уже нельзя. Остается только вспоминать и пропускать новые мгновения, чтобы потом грустить и о них.
– У тебя красивая машина, – сказал вдруг Биркофф, не отвлекаясь от рисунка. – Желтый кабриолет. Почему ты не ездишь на нем?
– Откуда ты знаешь, что он есть?
– Знаю. Я видел, – он посмотрел на нее очень внимательно. – Я хочу, чтобы ты осталась, но ты не останешься.
– Почему?
– Потому что ты не ездишь на своей машине, потому что соглашаешься жить втроем в маленькой мансарде, потому что все оставляешь на потом.
– О чем ты говоришь, Сеймур? Я не понимаю. О каком "потом" идет речь?
– Я не знаю. Просто я вижу, что ты с Майклом временно. Ты сама пока не понимаешь, что сидишь на чемоданах. Может быть, Майкл для тебя значит очень много, даже слишком много, возможно ты даже любишь его, но ты не впускаешь его в свой мир. Просто подсознательно. Ты оберегаешь его от чего-то, но напрасно. Он очень сильный человек и много пережил за свою жизнь. Он переживет и столкновение с твоей реальностью, даже запросто.
– Я не могу... Мне хочется забыть обо всем.
– Ты никогда не забудешь, и пока ты молчишь и держишь машину в гараже, одной рукой ты держишься за свою реальность.
– Ты считаешь, что мне нужно перешагнуть через свою нерешительность?
– Я не знаю, что тебе нужно, я знаю, что Майкл любит тебя, а когда он любит, он готов подарить любимой женщине весь мир. И мне хочется, чтобы ты осталась.
– Я останусь. Вот увидишь. Мы что-то изменим и не будем жить втроем в одной комнате, но...
– Нет, – он покачал головой. – Ты уйдешь.
– Я не хочу! Биркофф, что ты такое говоришь?
– Знаю, что не хочешь, но так не бывает. Слишком уж похоже на сказку. Ты веришь в сказки?
– Нет, – Никита присела перед ним на корточки и опустила голову. – Не верю, но хочу верить. Возможно, из нас троих я самый здравомыслящий человек.
– И не возможно, а так и есть. Я поэтому и говорю тебе все это – знаю, что ты поймешь.
– Не пойму. Я не хочу понимать.
– Это другое дело. Встань, пожалуйста. Я не закончил рисовать тебя.
– Сеймур, можно спросить у тебя о чем-то?
– Можно. Но я не люблю, когда меня называют по имени.
– Извини. Ты сказал, что Майкл очень много пережил. Что ты имел в виду?
– Ты хочешь, чтобы я тебе обо всем рассказывал? Я не буду. Говори с ним. Я не болтун, хоть Майкл иногда так меня дразнит.
– Может быть, есть вещи, о которых ему самому тяжело сказать вслух.
– Есть. Но рано или поздно ты о них узнаешь так или иначе. Если останешься.
– Ты хочешь, чтобы я осталась только потому что очень любишь Майкла? Ты видишь, что я нужна ему и поэтому говоришь со мной на эту тему? Я понимаю, что причина в этом, но только ли в этом?
– Не только, – Биркофф напряженно посопел. – Если бы ты не была мне симпатична, я не стал бы вообще эту тему затрагивать. Ты ведь это имеешь в виду?
– Извини. Я не хотела смущать тебя, – Никита дотронулась кончиками пальцев до его запястья, и он отдернул руку, краснея. Это снова был тот же милый застенчивый Биркофф, к которому она привыкла. – Ну хорошо. Я обещаю постараться изо всех сил. Мне кажется, что это не будет сложно.
– Хорошо. Встань, пожалуйста, возле клумбы.
Никита послушно поднялась и вернулась на свою позицию. От разговора осталось не самое приятное впечатление. Обо всем этом стоило хорошенько подумать, но в данный момент она просто не могла. Ей хотелось поскорее вернуться в их маленькую комнатку в мансарде, найти там Майкла, прижаться к нему всем телом и счастливо подумать о том, что все это вечно, что никуда он не исчезнет, и самыми большими неприятностями в ее жизни отныне будет подгоревшая яичница и птичка, нагадившая на берет.
Но сразу домой они не пошли. Перекусив хот-догами прямо в парке, они отправились прогуливаться по аллейкам, вдыхая всеми легкими дурманящие запахи весны. Никита подбрасывала ногой неизвестно откуда взявшуюся пластмассовую крышечку от колы, а Биркофф наблюдал за этим, как будто это был самый увлекательный футбольный матч лиги чемпионов.
– Ты профессионал, Биркофф, – тихо начала Никита. – Расскажи мне о картинах Майкла.
– Я не профессионал, – она упрямо покачал головой, – а Майкл – да.
– Я видела, как ты работаешь. Ты полностью отдаешься живописи, что бы там ни казалось с первого взгляда. Меня восхищает такой подход.
– Перестань. Я пока не создал ничего такого, за что меня можно было бы так хвалить. Ты видела картины Майкла? Вот это мастер. Я горжусь тем, что знаю его. Когда-нибудь о нем услышит мир.
– Не услышит, если он будет тихо сидеть в своей мансарде и ждать, что кто-то незнакомый придет и вытащит его оттуда. Нужно же что-то делать.
– И что ты предлагаешь делать?
– Поговорить с владельцами галерей, участвовать в выставках...
– Как легко все это произносится! Ты думаешь, мы не догадываемся о том, что существует такой вариант? Где взять денег на выставку, если все наши капиталы ушли... сама знаешь на что.
– Тоже мне – капиталы: один раз в бордель сходить. Мы живем не в прошлом веке, существует множество способов зарабатывания денег. Взять хотя бы кредит. Ты думаешь, все это себя не окупит?
– И что ты предлагаешь заложить? У Майкла нет ничего для залога, кроме меня, наверное.
– Ну хорошо. Хорошо. У меня есть деньги. Их хватит на выставку. Такой вариант тебя устроит?
– В данной ситуации мы говорим не обо мне, а о Майкле, потому что я пока не готов к выставке, у меня нет достаточного набора работ, чтобы я мог на это решиться. А вот Майкл ни за что не возьмет у тебя ни франка.
– Ну что ты злишься на меня сегодня? Я перешла тебе дорогу с утра или ты не выспался?
– Извини. Просто мы разговариваем на болезненные темы. Нет, правда, Майкл не пойдет на это. Даже не заговаривай с ним о деньгах.
– Если бы ты знал, как я хочу помочь ему!
– Я знаю. Но если ты хочешь его поддержать – просто будь рядом с ним. Сейчас для него ничего нужнее нет. Выставки, деньги – все это отошло на второй план. Зато он много работает. Согласись, это очень важно.
– Да, конечно...
– Никита! – они услышали голос Майкла и обернулись.
Он догонял их. Как же он был хорош и дорог. Никита шагнула навстречу и инстинктивно протянула к нему руку. Майкл по привычке спрятал ее ладошку в своих теплых руках, чтобы согреть.
– А ведь уже совсем тепло, – отметил он с легкой тенью улыбки в глазах. – Скоро будешь щеголять с зонтом от солнца, Никита. Биркофф, я надеюсь, что как модель она состоялась, и тебе хватило одного дня, потому что больше я ее не отпущу. Она моя муза.
– Вот собственник, – Никита шутливо надула губки, но не выдержала и рассмеялась. – Как дела?
– Отлично. Продались две мои картины и одна – Биркоффа. Биркофф, я кое-что купил, но твою долю не трогал. Теперь мы почти богаты.
– Поздравляю, – Никита провела пальцем по его плечу, убирая соринку.
– Пойдем, я куплю тебе зонтик от солнца, – Майкл потянул ее за руку.
– Зачем мне зонтик от солнца? – удивилась она.
– Не хочешь зонтик, выберешь что-то другое. Сейчас мы будем гулять по магазинам и проматывать выручку от картин.
– Я дурно на него влияю, – виновато бросила Никита Биркоффу уже на ходу. – Теперь он научится проматывать деньги.
Биркофф улыбнулся, снисходительно покачал головой и пошел в противоположном направлении.
Воспользовавшись отсутствием Майкла и Биркоффа, Никита решила навести порядок. Тихонько напевая, она перекладывала вещи с места на место и старалась рассовать некоторые по полкам. Эта комната больше не напоминала холостяцкое жилище, теперь во всем ее облике чувствовалась заботливая женская рука: маленькие коврики на полу всегда тщательно вытрушены, на столе обязательно красуется ваза с цветами, весенний ветер треплет белоснежные занавески на окнах, а на диванах разбросаны новехонькие маленькие подушечки.
Она как раз прохаживалась метелочкой для пыли по абажуру торшера, когда кто-то постучал в дверь. Предполагая увидеть почтальона или рекламного агента, она легкими шагами устремилась в прихожую. На пороге стоял Вальтер. Он был немного смущен тем, что ему пришлось потревожить девушку и своим визитом напомнить ей о том, о чем она всеми силами старалась забыть.
– Здравствуй, сладкая. Совсем ты исчезла из моей жизни. Решила отказаться от нашей дружбы?
– Перестань, Вальтер, – слегка раздраженно мотнула головой Никита. – Ты же можешь придти в любой момент. Кажется, я не на край света сбежала. Входи.
Она посторонилась, чтобы он смог попасть в комнату. Вальтер вошел, сел на стул у двери и огляделся по сторонам.
– Хорошо тебе здесь живется, очень уютно.
– Ты ведь по делу пришел? – Никита прислонилась спиной к дверному косяку и пытливо уставилась на старика.
– По делу, – признался он. – И не по своему. Вернее, сам бы я пришел просто чтобы навестить тебя, а так приходится выступать в роли гонца.
– Хочешь чаю? – неожиданно предложила девушка. – Конечно я не приготовлю такой травяной букет, каким ты всегда поил меня по утрам, но обычного чаю я могу тебе налить.
– Пришла пора поделиться с тобой секретным рецептом моей алхимической лаборатории, – Вальтер подмигнул ей. – Хотя... Расскажу его лучше твоему Майклу, чтобы было кому поить тебя по утрам бодрящим напитком.
– Почти растрогал, – Никита улыбнулась. – У меня пирог в духовке. Если подождешь, угощу.
– Сядь, пожалуйста. Я в другой раз выпью чаю.
Никита послушно села перед ним на стул бросила свою метелку на подоконник.
– Медлин хочет, чтобы я забрала машину из гаража? – она сразу перешла к делу. – Я заберу. Я уже почти договорилась о новом месте для стоянки тут, неподалеку.
– Машина ни при чем. Медлин передала для тебя записку. Я догадываюсь, чего она хочет, но тебе решать, как поступить.
Он протянул маленький конверт. Никита развернула лист бумаги чуть подрагивающими руками. Она чувствовала, что ее лебединая песня близка к завершению. Записка от Медлин просто не могла предвещать ничего хорошего.
"Никита, мы обе прекрасно понимаем, – писала Медлин, – что ничего хорошего твой побег не несет никому. Я уже сказала тебе об этом, могу повторить еще несколько раз, но это ничего не изменит. Ты должна осознать это сама. Сейчас я не об этом. На следующей неделе улетает Пол Вульф. У него все готово с выставкой, но он не останется на ее открытие. Мое слово твердо, как гранит: я не стану просить его о Майкле. Но ты все еще можешь сделать это. Естественно, для этого тебе нужно вернуться – пусть всего на одну ночь. Решай сама, потому что это нужно не мне и не Полу. Это нужно мужчине, которого, как ты сама считаешь, ты любишь. Что ты ему предложишь и какими словами будешь уговаривать – твое личное дело. Но есть вещи, которые за тебя никто не сделает. Подумай хорошо, и если ты решишь встретиться с Полом сегодня вечером, я помогу тебе в этом.
Подумай.
Медлин".
Никита молча смотрела на лист бумаги и отказывалась поверить в то, что там увидела. Стиль письма был мягким, даже ласковым, и если бы Никита похуже знала Медлин или саму сложившуюся ситуацию, возможно, она даже слегка расчувствовалась бы. Но она прекрасно знала, что это был не просто подвох, а тщательно продуманная месть. Медлин великолепно знает, чем живет и дышит каждая из ее девушек, все были у нее на ладони, и иногда Никите казалось, что хозяйка знает каждую мысль, только готовящуюся зародиться в ее голове. Почему же она не додумалась уехать, сбежать на край света и забаррикадировать дверь комодом? Зачем осталась здесь, где Медлин может достать ее, едва протянув руку? Какая непростительная глупость! Неужели Биркофф прав, и она на самом деле ждала возможности уйти? Еще одна глупость. Почему только такая ерунда лезет в голову? Просто рассудок затуманился счастьем, которое в данной ситуации было бы возможно и в шалаше, а уж тем более в уютной мансарде старинного дома, пусть даже с соседом по комнате.
– Там что-то неприятное, Никита? – напомнил о своем присутствии Вальтер.
– Ты же сказал, что догадываешься о содержании записки, – не глядя буркнула девушка. – Вот и суди сам, приятно это или нет.
– Не расскажешь?
– Так ты блефовал? – она сердито усмехнулась и отшвырнула скомканную бумажку на другой край стола. – Ладно, расскажу. Медлин поставила меня перед выбором: сделать счастливым Майкла или оставаться счастливой самой. Как ты думаешь: что мне выбрать?
– В зависимости от того, что для тебя важнее. И потом, ты точно знаешь, в чем счастье Майкла?
– Я догадываюсь. Во всяком случае, я читаю, что долговечное счастье куда лучше приятной неопределенности. Ты за?
– Не мути, сладкая. Что ты собираешься делать?
– Я хочу помочь Майклу попасть на выставку Пола Вульфа, а для этого я должна уговорить этого самого Пола хотя бы картины его посмотреть. Ну вот как мне это сделать, если он затребовал с меня цену, которую я не могу ему заплатить? Как уговорить его, если он уперся, как осел, и не желает даже слушать меня?
– А другого пути нет? Или выставка Пола Вульфа – единственная в Париже?
– Я запросто устрою выставку в любом другом месте, но Майкл не согласится принять от меня деньги. Понимаешь? Он художник, у него возвышенное восприятие мира. Все материальное, а особенно деньги, не имеет для него большого значения. Если ему хватает денег на краски, а плюс к тому – еще и на круассан на завтрак, он просто не будет задумываться о них. Посмотри на это, Вальтер, посмотри!
Никита вскочила и вынула из-за ширмы несколько картин, бережно, словно изделия из тончайшего хрусталя, разложила их на диване. Присев перед ними на корточки, кончиками пальцев стала касаться уголков полотен, словно заряжаясь от этих картин жизненной энергией.
– Посмотри, – сказала она уже шепотом. – Если мне суждено сойти с ума, я сойду с ума от этого великолепия. Знаешь, Вальтер, – она подняла взгляд на старого друга и заговорила громче, – это заслуживает того, чтобы я пошла сегодня в "Сад" и поговорила с Полом еще раз. Я тоже буду счастлива, если картины попадут на выставку. Это нужно мне, не только Майклу.
– Тебе решать, – Вальтер привстал, чтобы получше разглядеть картины. – Насколько я понимаю, эти произведения действительно достойны куда большего, чем быть спрятанными за ширмой в комнате автора. Но... неужели и правда нельзя пойти другим путем?
– Я думала об этом, думала очень много. Я просыпаюсь среди ночи и не могу больше спать, продумываю все варианты.
– Для Майкла это на самом деле так важно?
– Ты даже представить себе не можешь, насколько. Он почти не говорит на эту тему, но видел бы ты, как он смотрит на то, что делает, как летает рука над холстом, как замысел поглощает его целиком, как горят его глаза – ночью не нужно света. Он – самое важное для меня, дороже него у меня никого нет на свете, я хочу, чтобы он получил то, чего заслуживает.
– Но почему именно ты должна добиваться этого? Почему он сам не позаботится о своем благополучии, да и о твоем заодно? Он ждет, что в один прекрасный день кто-то случайно забредет в этот его угол и начнет носить на руках его вместе с картинами и соседом по комнате? Так, что ли? Ты сама сознаешься в том, что твой мужчина не может о себе позаботиться или я что-то неправильно понял.
– Ты неправильно понял, – Никита грустно покачала головой.
– Тогда второй вариант: ему даром не нужно то, что ты собираешься для него сделать.
– Это нужно мне.
Вальтер помолчал какое-то время, задумчиво разглядывая выставленные перед ним картины, а потом так же задумчиво произнес:
– Ты изменилась. Ты попыталась стать похожей на Майкла, но вы слишком разные. У тебя не получилось. Ты пока не поняла этого, но поймешь. Когда – не знаю. Может быть, через год, может быть – через десять лет, но поймешь обязательно. Твоего упрямства из тебя не вышибить никаким клином, поэтому я и не собираюсь разубеждать тебя. Поступай как знаешь. Просто я в последнее время... очень надеялся на то, что ты начнешь новую жизнь и навсегда забудешь о своем прошлом. Ты сама лишаешь себя такой возможности, моя сладкая. Медлин знала, что делала, когда писала эту записку. Это очень умная и коварная женщина. Берегись ее.
– Можешь не рассказывать мне об этом. Я знаю ее.
– Ты думаешь, что знаешь. Она доведет свое дело до конца, вот увидишь, и накажет тебя за побег. Сейчас у тебя есть выбор, да еще какой. Знаешь, обычно люди, совершив большую ошибку, оглядываются назад и жалеют, что время не повернуть вспять, что нельзя вернуться в какую-то определенную точку, где еще можно было что-то исправить, повернуть все в другое русло. Сейчас ты как раз стоишь в такой точке, и тебе повезло, потому что я остановил тебя в ней и советую задуматься основательно, как быть дальше. Ты ведь можешь сейчас же собрать все, что сейчас имеешь: свободу, Майкла и тушь для ресниц – и сбежать куда-то, где тебе легче будет начать жизнь с нуля. Но ты можешь послушаться Медлин и пойти сегодня вечером к Полу. Выбор за тобой. Сейчас или никогда.
– Ты пугаешь меня, Вальтер. Ну хорошо, что может случиться, если я поговорю с Полом? Небо на землю упадет? Майкл знает, чем я занималась до того момента, пока не переступила порог этой комнаты со спортивной сумкой в руках. Если я еще раз сделаю то, что делала до тех пор каждую ночь, он обидится, это естественно, но я смогу выпросить у него прощения. Тем более что этот раз будет последним, и я пока не зарекалась не делать этого. Да и потом... он ведь ничего не узнает. Вот тебе и самое страшное что может случиться.
– Да ладно тебе, – Вальтер махнул рукой. – Ты прекрасно понимаешь, что дело тут не в измене, а в мести Медлин. Она хочет, чтобы ты пришла и провела ночь с Полом, ты делаешь это. Что будет дальше, ты не знаешь, а она знает. И ты хочешь сыграть ей на руку? Поможешь ей довести до конца задуманное?
– Я доведу до конца то, что задумала сама. Можешь считать, что у меня паранойя.
– Итак, ты решила? Ну смотри. Это только твое решение, никто не будет виноват, когда твоя жизнь покатится под откос.
– Естественно, это мое решение. Я все решения в своей жизни принимаю сама.
– Наверное, в этом твоя главная ошибка – ты не хочешь прислушиваться к советам людей, которые на самом деле любят тебя и желают тебе счастья.
– Счастья не существует, по большому счету.
– Не существует? Во что же ты веришь тогда?
– В полное душевное равновесие.
– Ну верь. Верь. И знай, что когда это самое твое душевное равновесие нарушится, я буду плакать кровавыми слезами.
– Не стоит, – Никита принялась нервно убирать картины обратно за ширму. Вальтер посмотрел на нее еще несколько секунд, а потом повернулся и пошел к двери.
– Вальтер! – окликнула его девушка, когда он уже поворачивал ручку. Он не обернулся, но остановился. – Извини, – сказала она тихо. Дверь закрылась за ним, и Никита обреченно упала на диван.
Приглушенные звуки музыки... Ненавязчивые пьянящие запахи... Едва слышный гул голосов... Лепестки роз в маленьком фонтанчике... Какое же отвращение все это вызывало, как хотелось вскрикнуть и выбежать вон – туда, где в теплой уютной комнате мансарды можно влезть под мягкий плед, уткнуться носом в подушку и слушать веселую болтовню Майкла и Биркоффа, удобно расположившихся за своими мольбертами. Можно не вмешиваться в их разговор, а просто слушать и тихо улыбаться, радуясь тому, что весь мир остался за стеной комнаты, а покой того маленького, который они сами создали, никто никогда не нарушит.
– Рада тебя видеть, дорогая, – мягкий голос Медлин заставил Никиту придти в себя и вспомнить, где она на самом деле находится.
– Не могу сказать, что взаимно, – буркнула девушка так тихо, что никто, кроме Медлин, просто не услышал ее. Она спустилась по лестнице, по своему обыкновению вынуждая всех посетителей обернуться и приоткрыть рты. Даже довольно неброский легкий брючный костюм нежно-фиалкового цвета выделял ее из общей массы, как она ни старалась быть незаметной.
– Ты хочешь меня обидеть? – Медлин приподняла брови. – А я хотела похвалить тебя, сказать, что ты великолепно выглядишь.
– Это не благодаря вам.
– Теперь ты решила, что в том, что ты здесь оказалась когда-то, виновата я, а твой милый художник открыл тебе глаза на простые истины? Не смеши меня. Ты же умная женщина, мне обидно, когда ты говоришь глупости. Идем, тебя ждет Пол. Он уже спрашивал о тебе.
– Где он? – Никита оглянулась. – Я его не вижу.
– Он решил не оставаться в гостиной сегодня, ему это не очень интересно. Он ждет тебя в спальне.
Они поднялись по лестнице наверх и пошли по пустому длинному коридору. Никита молчала, угрюмо поджав губы, и в любой момент ожидала подвоха. Вдруг она остановилась, преградив путь Медлин и уперлась ладонью в стену.
– Я не понимаю: ты считаешь, что Пол согласится на что угодно ради ночи с проституткой? Мне это кажется бредом.
– Разве я говорила тебе что-нибудь в этом духе? – удивилась Медлин. – Во-первых, он должен согласиться не на что угодно, как ты говоришь, а всего лишь посмотреть картины твоего знакомого художника. А во-вторых, я понятия не имею, на что ты сможешь его уговорить, просто предоставляю тебе такую возможность. Возможно, это твой последний шанс.
– А тебе не все равно? Зачем ты это делаешь? Только не говори, что всему виной любовь ко мне.
– Как ты думаешь, какие у меня планы? – Медлин прищурилась.
– Ты хочешь сделать гадость и я раскушу тебя раньше, чем ты сможешь опомниться.
– У тебя паранойя, милая. Мы с тобой знакомы не один год, отношения у нас были хорошими. Теперь мы разошлись, но это не повод для вражды. Ни ты, ни я не виноваты в том, что все так получилось. Я по старой памяти решила помочь тебе, это не доставило мне ни малейших проблем. Все что я сделала – написала записку. Зачем мне нужно тебе мстить?
– Зачем? Вот и я думаю: зачем? Оставишь меня в покое?
– Хоть сейчас. Можешь возвращаться к художнику, а я предложу Полу Лору или Алису. Согласна на такой вариант?
– Я уже пришла, – отрезала Никита и направилась в спальню, оставляя Медлин одну в коридоре.
Пол сидел в кресле у окна и пил кофе. Когда Никита вошла, он с интересом уставился на нее, словно выжидая.
– Добрый вечер, – девушка нарисовала на лице приветливую улыбку. Она не стала заботиться о том, чтобы эта улыбка казалась натуральной. Кому нужно это лицемерие, если Пол прекрасно знает, что она по этому поводу думает?
– Добрый вечер. Садись, – предложил он ей, протянув руку в сторону второго кресла. – Я давно тебя не видел.
Никита уселась в кресло, небрежно положив ногу на ногу, и задумчиво окинула взглядом своего собеседника.
– Медлин сказала, что вы собираетесь уезжать из Парижа, даже не закончив всех своих дел.
– Почему же? Я все уже закончил, осталась самая малость, а потом можно ехать со спокойной совестью. У меня есть дела и в Штатах. – Он помолчал, наслаждаясь вкусом превосходного кофе, какой умел готовить только Вальтер, а потом взгляд его слегка изменился. – Послушай, Жозефина, ты ведь пришла сюда не по моему, а по своему личному делу. Ведь так? Ты что-то решила?
– Я подумала, что напрасно пытаюсь уговорить вас помочь мне. Ведь вы не видели того, ради чего я все это заварила.
– Твоего друга? Зачем мне на него смотреть?
– Я имела в виду картины, – Никита незаметно сжала пальцами нежную ткань брюк, чтобы сдержаться. Здесь не обошлось без Медлин. Наверняка она уже разговаривала с Полом, но, естественно, преподнесла ему ситуацию по-своему. Вот в этом и заключалась ее месть – заранее настроить Пола на сарказм, внушить ему, что дело на самом деле пусть не убыточное, но уж по крайней мере яйца выеденного не стоит.
– Где картины? – поинтересовался Пол со снисходительным вздохом.
Превозмогая жгучее желание сказать резкость, Никита встала и подошла к окну. Осторожно раскрывая планшет, извлекла из него три работы Майкла. Она не объясняла, куда уходит – Майкла не было дома. Можно было ничего не выдумывать, а просто уйти. О том, что она будет говорить потом, когда вернется, она предпочитала не думать. Она взяла с собой всего три картины, чтобы Майкл случайно их не хватился, но выбрала самые свои любимые: зимнюю набережную Сены, цветущую китайскую вишню и портрет маленькой девочки с плюшевым медвежонком.
Пол встал из кресла и подошел поближе. Никита искоса видела, что он заинтересованно смотрел на то, что она ему предложила увидеть, но делала вид, что его интереса не замечает, и незаметно скрестила пальцы левой руки.
– Какая у него школа? – спросил наконец Пол.
– Что? – переспросила Никита, напряженно выискивая ответ на этот нехитрый вопрос.
– Ну ясно, – он усмехнулся. – Откуда тебе знать об этом? Ладно, я поговорил бы с твоим знакомым. Завтра днем. Идет?
– Договорились, – Никита с трудом сдержала торжествующую улыбку.
От радости она готова была сделать для Пола многое, и она старалась это сделать. Он чувствовал, что она в ударе и не собирался щадить ее той ночью, дав ей возможность отдохнуть только когда в окне мансарды дома напротив погас свет. Никита встала с кровати, подошла к окну и прижалась лбом к холодному стеклу. Ей хотелось к Майклу. Она оставила для него на столе записку о каком-то неотложном деле и большую плетенку со свежими пирогами. Он не должен был волноваться, но разве можно быть уверенной в том, что он ничего не заподозрил?
– Ну, давай будем что-то решать, – она услышала за спиной голос Пола и вздрогнув обернулась. Он смотрел на нее, приподнявшись в постели на локте, и выражение его лица ей совсем не нравилось.
– О чем вы?
– О моей предстоящей беседе с твоим другом. Ты отказалась лететь со мной в Штаты – ладно, я тебя не свяжу и в мешок не положу. Будем взрослыми людьми. Но давай договоримся о цене, о нормальной денежной цене. Хочу поговорить об этом с тобой, потому что художники – люди эмоциональные, с некоторыми лучше не говорить на такие темы. Будем считать, что ты его агент.
– У него нет денег, – скрипнула она зубами. – Разве вы не можете помочь ему?
– А зачем? Только потому, что был твоим клиентом? Так я за это удовольствие сполна расплатился. Разве нет? И потом, я и так помогу ему – уже тем, что посмотрю остальные его работы и отведу ему место на выставке. За деньги, конечно, но мы же деловые люди.
– Вы мстите мне за то, что я отказалась лететь в Америку? А говорите, что взрослый деловой человек.
– Нет, Жозефина, я не мщу тебе, а ставлю условие. Ты или остаешься в Париже и твой друг по всем правилам оплачивает свое участие в выставке, или же ты летишь со мной и я принимаю уже твои условия. По-моему, все проще простого.
Никита помолчала несколько минут. Если вдуматься, Пол был прав: он ничего ей не должен, у него нет никаких причин выполнять ее просьбы. Но что же делать дальше? Как объяснить Майклу, что она хочет заплатить за его участие в выставке? Майкл любит ее, он ее выслушает и вдумается в ее слова. Другого выхода нет, нужно действовать только таким образом. Естественно, можно заплатить Полу, а Майклу сказать, что увидев его картины, Пол тут же предложил ему бесплатное место в галерее. Но Никите не хотелось лжи и мук совести. Зачем начинать совместную жизнь с обмана?
– Хорошо, я поговорю с Майклом, – выдавила она наконец.
– Очень хорошо. Вот тебе моя визитка, – он протянул ей картонный прямоугольничек. – Здесь мой парижский адрес и номер телефона. Позвони мне сегодня до двух часов и скажи, что вы решили.
– Ладно, – ответила Никита потерянным голосом и стала одеваться. Ей не хотелось дольше оставаться в этой комнате и в этом доме вообще.
– И не нужно ни в чем меня обвинять. Я и так делаю для тебя слишком много.
– Я понимаю.
Она уже стояла на пороге и обернулась. Пол смотрел на нее, слегка улыбаясь. Он упивался тем, что ему удается мучить ее, но она не знала, чем можно ответить ему. Сейчас она была в его власти.
– Я понимаю, – полушепотом повторила она и вышла за дверь.
До утра побродив по узким улочкам старого Парижа, Никита вернулась к двери квартиры Майкла. Тихонько, чтобы не разбудить ребят, она открыла дверь своим ключом и оказалась в крохотной уютной прихожей, в которой еще вчера с такой любовью делала уборку. Как много изменилось с того времени! И многое уже нельзя изменить.
Майкл вышел из кухни и молча прислонился спиной к стене. Его глаза были усталыми и грустными. Никите захотелось броситься к нему, прижаться всем телом, успокоить, но она не стала этого делать, потому что им предстоял серьезный разговор. Она положила планшет на столик под вешалкой, повернулась к Майклу и попыталась улыбнуться.
– Привет. Почему ты не спишь? Еще очень рано, – она дотронулась до его теплой руки.
– Ты написала, что у тебя неотложное дело. Что за дело? – не обращая внимания на ее ласку, он повернулся и пошел в комнату, давая понять, что ей стоит пойти следом. Никита подчинилась. Биркоффа не было – наверняка он отправился работать на улицу. Они сели на диван и Никита поджала под себя ноги, чтобы ей удобнее было смотреть на Майкла.
– Я взяла твои картины. Ты видел?
– Теперь увидел. Что ты делала с ними?
– Не сердись, милый, – она провела ладонью по его плечу. – Я показала их специалисту. Знаешь, ему они очень понравились, он предлагает тебе принять участие в выставке. У него своя галерея, он занимается этим в Европе и в Америке. Очень серьезный человек...
– Почему ты не посоветовалась со мной?
– Не хотела заранее тебя обнадеживать, но теперь, видишь, сразу сказала. Все зависит от тебя, но я уже обо всем договорилась.
– Никита, – она почувствовала, что он из последних сил сдерживается, чтобы не сорваться, – я очень прошу тебя советоваться со мной заранее в тех делах, которые касаются меня.
– Извини, я хотела сделать тебе сюрприз, – Никита была расстроена. Майкл принял в штыки уже ее попытку рассказать о договоре с Полом. Что же дальше будет? – Ты собираешься сердиться на меня?
– Я уже сердит, – признался он. – Мне не очень нравится то, что ты решаешь такие дела ночью. Я не болезненно ревнив и ты – не моя собственность, но мне очень не хочется, чтобы ты наделала глупостей. Почему ночью, Никита?
– Лучшее время для решения таких вопросов, – тихо ответила она, прекрасно понимая, что он обо всем знает.
– Ну и кто этот владелец галереи?
– Пол Вульф, старый знакомый Медлин. Она прислала мне записку, сообщила, что я смогу поговорить с ним. Я не могла тебя предупредить, потому что могла опоздать.
– Я слышал о Поле Вульфе. Участие в его выставке, конечно, – огромная удача. Но у меня слишком много причин на то, чтобы отказаться. Рассказать тебе о них? Вот самые основные: я не готов, у меня нет подходящих рам, у меня нет денег и мне не нравится, что именно ты занимаешься этим делом. Достаточно причин?
– Для меня – нет. Я очень хочу, чтобы у тебя все сложилось.
– Никита, я готов откликнуться на любое твое "хочу", но не на это. Как ты уговорила Пола? Только скажи мне честно.
– Это имеет большое значение?
– Не большое, а огромное. Ответь мне: как?
– Я... – она почувствовала, что слезы прорывают плотину, вскочила с дивана и подошла к окну. Пытаться выкрутиться было даже не бесполезно, а губительно. – Ты хочешь, чтобы я ответила?
– Да, я хочу, – твердо сказал Майкл.
– Он был моим клиентом, – ответила она, помолчав минуту и стараясь остановить слезы, начавшие капать на подоконник. – Теперь тебя заинтересуют подробности? Я могу рассказать, но просто умру, пока буду говорить. Ты этого хочешь?
– И ты собираешься решать таким образом все проблемы: и свои, и мои?
– Я начала решать эту проблему задолго до того как переселилась к тебе. Я просто не могла бросить все на полпути. Извини. То, что я... обслуживала его, не имеет значения. Он видел твои картины. Если бы они ему не понравились, он ни за что не согласился бы иметь с тобой дело. Видел бы ты, каким взглядом он на них смотрел! – она обернулась к Майклу, стараясь как можно полнее донести до него свои эмоции. – Майкл, ты гений. Ты знал об этом?
– На тебя такое впечатление произвела моя мазня? – он смягчился и тоже встал, подходя к ней. – Она не стоит таких жертв.
– Все это стоит большего, и ты об этом знаешь. Я не понимаю только, почему ты не стремишься выйти на достойный тебя уровень. Почему ты не добиваешься успеха? Ты сидишь на этом чердаке в тишине и нищете, выпускаешь из-под своей кисти шедевры, а краски покупаешь на гроши, вырученные с этих шедевров. Это справедливо? Я пытаюсь помочь тебе, но ты готов съесть меня за эти попытки.
– Успокойся, пожалуйста, – теперь Майкл приобнял ее за плечи, стараясь вытереть ее мокрое лицо лежавшей рядом испачканной красками салфеткой. – Ну давай будем откровенными. У меня нет денег на эту выставку. Ты хоть представляешь себе, сколько это стоит?
– У тебя нет денег, зато они есть у меня, – выпалила она, глядя прямо в его бесподобные глубокие глаза.
– И что? – его голос сразу оледенел, а рука, обнимающая ее плечи, стала жесткой и тяжелой.
– Я помогла бы тебе в этом, вот что.
– Никита... я похож на человека, который способен быть содержанцем?
– Причем тут это? Что за болезненная реакция?..
– Скажи правду: ты относишься ко мне как к несчастному, который не способен самостоятельно прокормиться? – Майкл убрал руку с ее плеча, и Никита почувствовала, как по ее телу прошел озноб.
– Майкл, – она поймала его за эту руку и постаралась удержать, но напрасно – он отстранился и отгородился чем-то вроде стены, через которую ничего не хочет слышать. – Ну Майкл, пожалуйста, вдумайся в мои слова: я не собираюсь тебя содержать. Еще чего не хватало! Я хочу, чтобы ты был моим мужчиной, а я была бы рядом с тобой...
– Значит ты можешь быть рядом со мной только в том случае, если я знаменит и богат. Так, что ли?
– Ты же не дал мне договорить! – она начала терять терпение.
– Того, что ты сказала, достаточно.
– Нет! Я хотела сказать, что мне хочется, чтобы ты сам заботился обо мне, а для этого нужно...
– Нужно разбогатеть? Я правильно тебя понял?
– Не для этого, а потому что ты этого заслуживаешь.
– А если выразиться точнее, этого заслуживаешь ТЫ? Ты привыкла к самым дорогим нарядам, к устрицам на завтрак, к шелковым простыням, а я не могу дать тебе этого, и ты психуешь и прыгаешь выше своей головы.
– А почему тебе самому плевать на то, что ты живешь в таких условиях?
– Потому что меня такие условия вполне устраивают. Ты не думала о том, что я могу не прижиться в других? Это моя жизнь, и она такая, не нужно пытаться изменить ее.
– Да ты боишься! Ты просто боишься перемен. Ты нуждаешься в признании хотя бы для того, чтобы уважать себя, но боишься услышать, что ты бездарный выскочка. Ты не услышишь этого никогда. Можешь мне поверить?
– Ничего я не боюсь. Все это не правильно: искусство не должно продаваться за деньги.
– Ах вот оно что! Так ты еще и философ. Ты впитал с молоком матери мысль о том, что все в мире должно происходить по каким-то определенным правилам, по которым на самом деле никто не живет, кроме тебя и еще нескольких таких же философов. Черт с ними, с деньгами, хоть без них ничего в жизни и не делается...
– Ты хочешь сказать, что живешь только ради денег?
– Разве я сказала что-то похожее?
– А зачем тогда ты стала проституткой?
– Хочешь меня обидеть? Впрочем, ты это уже сделал, поздравляю. Я рассказывала тебе, почему стала проституткой, но ты, наверное, не очень внимательно меня слушал. Но я ничего не имею против обеспеченной и даже роскошной жизни, хоть согласилась бы отказаться от нее ради... ради чего-то более важного.
– Разве есть что-то более важное?
– Майкл, зачем ты говоришь мне все это с такой жестокостью?
– Я просто пытаюсь понять тебя и не могу.
– А я не могу понять тебя.
– Так может быть, мы напрасно влезли во всю эту авантюру? Неужели стоило начинать строить какие-то отношения, если мы с самого начала понимали, что живем в разных мирах, которые никогда не пересекутся?
– Ты... – Никита перешла на полушепот и прижалась спиной к стене у окна, чтобы не упасть, потому что почувствовала предательскую дрожь в коленках. – Ты считаешь, что ошибся?
– Мы оба ошиблись и теперь расплачиваемся, потому что ни один из нас сухим из этой воды не выйдет. Мы слишком глубоко вошли.
До крови раскусывая губу, Никита боком направилась к двери, чувствуя, что каждая нога отрывается от пола с таким трудом, как будто к ней привязаны все неприятности последних недель.
– Постой, – опомнился Майкл и поймал ее за руку.
– Зачем стоять? Хочешь, чтобы я послушала тебя еще немного? Наверное, все то, что меня могло бы заинтересовать, ты уже сказал.
– Никита, извини. Ну давай поговорим еще немного. Я слишком расстроился, чтобы трезво мыслить.
– Ты мыслишь очень трезво. Когда мы познакомились, именно я так рассуждала. Тогда еще можно было не давать делу ход, а теперь уже поздно. Мы попытались приспособиться друг к другу, но у нас ничего не вышло. я навсегда останусь привыкшей к роскоши проституткой, а ты – нищим философом. Ничего изменить нельзя.
– Никита!
Майкл поймал ее и сильными руками попытался прижать к себе. Никита почувствовала, как мурашки пробежали по ее спине, а тело стало мягким и податливым, готовым поддаться уговорам любимого раньше, чем разум. Она скрестила перед собой руки и выставила вперед локти, не давая ему приблизиться и вывернулась. О, эти глаза, которые за один миг умели сказать больше, чем их обладатель за неделю! Никита научилась читать по его глазам, и сейчас увидела в них столько боли и раскаянья, что из ее собственных глаз слезы потекли в два ручья. Но поддаваться было нельзя. Он сказал все, что думал. Диагноз, не совместимый с жизнью. Так, скорее всего, и должно было случиться: она приняла его таким, каким повстречала, а он не смог смириться с некоторыми виражами ее прошлого, с некоторыми неискоренимыми чертами ее характера. Правильно, все правильно – она заслужила такого отношения. Нужно было начать думать головой хотя бы в тот момент, когда Вальтер просил ее воспользоваться этой частью тела не далее как вчера. Нужно было хотя бы прочитать несколько дамских романов, чтобы понять, чем все должно закончиться. Она не послушалась и разбила два сердца. А может быть, стоило услышать все это именно сейчас, а не через пару лет? Да, наверное, рано или поздно этот разговор должен был произойти.
Но Боже, как она любила этого человека! Она не заслуживала его любви и уважения, за то он ее любви заслуживал, потому что был самым чистым и возвышенным человеком, которого она встречала в своей жизни, и больше такого ей уже не повстречать даже на расстоянии двухсот метров в переполненном метро в час пик. Такого чистого, такого любимого и близкого... А ведь оказалось, что на самом деле он очень от нее далек.
– Прости меня, Майкл, – попросила Никита, высвобождаясь из его ослабевших вдруг рук. Наверняка он понял, что творилось в ее голове. – Ну прости, пожалуйста. Ты просто забудь меня. Ладно? Я не хочу устраивать каких-то надрывных сцен, я хочу просто уйти, тихо уйти из твоей жизни. Если бы я еще могла стереть последние недели, но я не могу, – она бессильно взмахнула руками. – Ты дал мне очень много. Я никогда тебе этого не говорила, но я тебя люблю. Это не для того, чтобы сделать тебе больно, а чтобы ты не думал, что все было напрасно. Прости.
Она выбежала за дверь, даже не задумавшись о том, что ей понадобятся какие-то из ее вещей хотя бы на первое время. Но сейчас ей не нужно было ничего. Перед ее глазами была только пелена едких слез, а в голове – сплошной гул скомканных мыслей.
– Никита! – услышала она над головой и обернулась. Майкл смотрел на нее с верхней площадки. – Иди сюда, пожалуйста. Я согласен послушать тебя. Давай поговорим. Сядем на диван, как начинали, и поговорим.
– Ты одно мне скажи: тебе нужна эта выставка или она действительно нужна только мне? – дрожащим голосом спросила она. – Скажи правду.
– Это моя мечта, но я привык считать ее неосуществимой.
– Хорошо, – кивнула она.
– Что хорошо? – не понял Майкл.
– Хорошо, что тебе это нужно. Теперь я знаю о твоей мечте.
Она в последний раз, но уже издалека посмотрела в любимые зеленые глаза, махнула ему рукой и хлопнула дверью подъезда.
Страница 1 2 3 4 5 6 7 8
ПОДЕЛИТЬСЯ ВПЕЧАТЛЕНИЯМИ МОЖНО: http://www.teleserial.com/index.php?showtopic=9109
