Страница 1 2 3 4 5 6 7 8
– Зайди ко мне, – Медлин вошла в комнату, где Никита пыталась вздремнуть после обеда, и поманила ее рукой.
Пришлось встать и пойти следом. В кабинете Медлин было сумрачно. Она не любила яркого света солнца, и днем все окна в доме, кроме спален, были плотно задрапированы. А в кабинете окон и так было совсем не много. Медлин села в свое кресло и внимательно посмотрела на Никиту. Та видела этот пристальный взгляд, но не ответила на него, прошлась мимо стоек с одеждой и провела рукой по вешалкам, остановилась перед маленькой оранжереей из бонсаев и орхидей.
– Ты плохо выглядишь. Мне твоя весна не нравится, – отметила Медлин.
– Причем тут моя весна? – Никита изобразила на лице удивление и на сей раз удостоила взглядом хозяйку.
– Не делай невинных глаз. Я все прекрасно вижу. Если ты будешь терзаться эмоциями, мне придется на тебя рассердиться. Тебя расстроили? Обидели? Ты должна переступить через это. Есть профессии, не совместимые с эмоциями: врач, судья, киллер... И мои девочки тоже должны уметь держать себя руках.
– Тебе показалось.
– Надеюсь. Но я хочу не об этом поговорить с тобой. Меня интересует Пол.
– Пол? – Никита удивленно моргнула. – Я встречалась с ним только раз.
– Я знаю. Сегодня он придет опять. Он типичный консерватор и не любит ничего менять в своей жизни. Он хочет опять встретиться с тобой и его не интересуют новые знакомства в нашем заведении.
– И что же? Ты считаешь, что я буду отказываться? Иногда я капризничаю, но это больше касается назойливых клиентов. Разве я часто отказываюсь от работы?
– Я не об этом. Я знаю, что ты у меня исполнительная. Просто... я хочу, чтобы он хорошо запомнил те дни, которые ему осталось провести в Париже. Мы старые приятели и я хочу его потешить.
– У тебя есть старые приятели? – Никита улыбнулась чему-то своему.
– Представь себе. Когда тут всем заправляла Эдриан, Пол был нашим частым клиентом.
– Твоим?
– Можно и так сказать. Эдриан не очень это нравилось, она пыталась изменить его пристрастия, но... Я же сказала: он консерватор. А потом он уехал в Штаты и с тех пор мы не виделись.
– Он... нравился тебе? – Никита была шокирована этим сообщением.
– Нет, – отрезала Медлин. – Я всегда умела держать себя в руках. У меня остались о нем приятные воспоминания, поэтому я и прошу тебя об услуге.
– А почему ты не встретишься с ним сама, если у вас были такие замечательные отношения?
Никита тут же пожалела о сказанном. Такие вопросы задавать Медлин не стоило бы. Но что сказано, то сказано. Слово назад не вернешь.
– На это есть множество причин, – сухо ответила та. – Первая из них та, что я давно уже не занимаюсь тем, чем занималась в юности. А любовь за деньги – это все, что нужно Полу. Он ясно сказал мне об этом. Больше я с тобой этого не обсуждаю. Я попросила тебя оказать мне услугу – будь добра ее исполнить. В конце концов, Пол – не худший из твоих клиентов. Он не урод, не немощный старик, не любит экзотику. Что тебе еще нужно? Я попросила немного дополнительного внимания. Зачем это обсуждать?
– Извини... Только ты знала, что любовь не продается?
– Я не хочу слышать всякий вздор, дорогая. Расскажи об этом своему художнику. Это в его вкусе, если, конечно, не он тебе такое сказал.
– Какой еще художник? – Никита насупилась. Ей не нравилось то, что Медлин всегда и все о ней знала.
– Из дома напротив. Будь осторожна. Легкий флирт, и не более того.
– Если ты так хорошо осведомлена, то должна знать, что я виделась с тем художником три раза в жизни, причем каждая встреча длилась не более десяти минут.
– Иногда этого бывает достаточно, чтобы весна затянулась.
– С Полом я оформлю все в лучшем виде.
Не желая продолжать этот разговор, Никита сделала прощальный жест рукой и вышла из кабинета. Ей не хотелось обсуждать Майкла с Медлин. Она сама не восприняла его высказывание о продаже любви, а сейчас просто решила попробовать его на вкус. Ей не понравилось, и она прекрасно понимала Медлин. Глупо разбрасываться такими фразами, если сама руководствуешься в жизни другими принципами. Майкл сказал ей это потому, что сам в это верит. Он впитал такое отношение к жизни с материнским молоком, и в его голову не на миг не закрадывалась мысль о том, что на самом деле все может быть иначе. Но почему Майкл так прочно засел в ее мыслях? Почему нельзя отмахнуться от него, как от надоедливой мухи, и забыть? Ну что такое? Когда с ней такое случалось? Неужели и правда виновата весна?
То и дело днем или ночью она опять вспоминала Майкла. Смешно. Она сама себе напоминала девочку-школьницу, которая впервые пришла на футбольный матч и пришла в восторг от капитана своей команды. И в той, и в другой ситуации речь шла о разных мирах. Другой мир непонятный и манящий, а свой кажется обыденным и бесцветным. Но как же далеко от нее мир Майкла!
Он снится ей каждую ночь. Зачем? Вначале ей нравились эти уютные ласковые сны, а теперь они начали ее пугать. Она не стыдилась себя, но в данном случае ей было неприятно предстать перед этим человеком в таком облике. Откуда-то он узнал о ее "профессии". Ведь это не она ему сказала, даже не намекнула. Ей не было дела до того, что ее знает вся улица, весь квартал и большинство элитных парижан. Часто она даже гордилась этим. Единственное, чего ей вдруг не захотелось, – чтобы об этом узнал один-единственный человек в этом мире – бедный художник из дома напротив. Она хотела так мало, но все получилось совсем иначе. Все-таки она не заслужила исполнения своих заветных желаний. Слишком грешной была ее жизнь.
Когда Никита была ребенком, набожная мать учила ее молиться. Она приводила дочь в церковь и разучивала вместе с ней молитвы. Тогда нужно было больше слушать и получше запоминать. Кто знает, может быть, теперь те молитвы и помогли бы ей, но детство ушло безвозвратно, маленькой невинной девочки больше нет, нет и мамы, которая могла бы повторить все учение сначала...
Никита подошла к двери в маленькую комнатку Вальтера и тихо постучала.
– Открыто, – донесся до нее его голос.
Она толкнула дверь и вошла. Старик сидел за своим высоким столом и чинил какие-то часы, внимательно разглядывая их при помощи большой лупы. Он внимательно посмотрел на Никиту и улыбнулся.
– Это ты, сладкая? Ты невеселая в последнее время. Что случилось?
Она села перед ним на стул и подперла подбородок руками. С минуту она молчала, внимательно наблюдая за тем, как ловко Вальтер управляется со своими инструментами.
– Ты знаешь какие-нибудь молитвы, Вальтер? – наконец спросила она.
Он опять поднял глаза.
– Знаю, лапочка. Раньше я знал их побольше, но многие забыл. Сама понимаешь, моя жизнь мало напоминает жизнь праведника.
– Научи меня.
– Хорошо.
Он вздохнул, правильно сложил ее пальцы и убрал прядь волос с ее лба.
– Если бы я был моложе и красивее, я увез бы тебя отсюда, Никита. Это единственное, чем тебе можно помочь. Но есть много "но". Во-первых, я не молодой и не красивый, во-вторых, твое сердечко начинает биться сильнее не в тот момент, когда ты меня видишь, а в-третьих, сладкая моя, ты сама не решила, что для тебя нужнее, какая именно свобода.
– Мне нравится моя жизнь, – упрямо насупилась девушка.
– Я знаю. А мне нравится, когда ты действительно в этом уверена. Сейчас нашелся кто-то молодой и красивый, кто заставил тебя засомневаться в этом. Не отрицай. Я не первый день живу на этом свете. И вот когда ты выберешь, куда тебе идти, ты снова станешь свободной.
– Мне некуда идти. Моя жизнь здесь.
– Тогда молись. Вот так... Начни со лба...
Никита раскинулась поверх покрывала на огромной кровати. Нежно-розовый шелк простыней и покрывал красиво оттенял цвет ее нежной бархатистой кожи. Она улыбалась Полу, стоявшему перед ней, и перебирала пальцами тонкую прозрачную накидку. По всей комнате были расставлены свечи, и их пламя легонько трепетало, порождая призрачные отблески на стенах.
Пол, запахивая на себе халат, присел рядом с ней и протянул ей бокал с шампанским. Она приняла бокал из его рук, завораживая его пристальным взглядом.
– Расскажи мне, откуда этот запах, – попросил Пол.
– Что еще за запах? – тихо спросила она, водя краешком бокала по губам.
– Запах твоего тела. Это древние секреты богинь?
– Да, что-то вроде этого, – она улыбнулась поживее. – Масла и травы. Разные участки тела пахнут по-разному. Вы должны собрать коллекцию.
– Думаю, что у меня получилось это сделать.
– Да, я согласна. Вы умеете порадовать женщину.
– Хочешь прогуляться со мной по зимнему саду? Медлин рассказывала о каких-то экзотических растениях.
– Медлин любит выращивать экзотические растения, – Никита встала с кровати, поставила бокал на столик, прошлась через всю комнату, поддразнивая Пола своим обнаженным телом, обернулась в халат и обула туфли. – В ее руках все растет и цветет. Такое бывает. То ли она колдунья, то ли почему-то приглянулась нашей флоре.
– А если совместить и то, и другое, как раз и получится Медлин.
– Возможно, – Никита смерила Пола изучающим взглядом.
Они вышли из комнаты, прошли через коридор, спустились по лестнице и через красивую стеклянную дверь вышли в зимний сад. Никита повернула незаметный выключатель, и все большое помещение наполнилось мягким приглушенным светом. Они прошли через какие-то сочные заросли и оказались перед маленьким фонтанчиком. Рядом стояли плетеные кресла и маленький столик. Они сели друг напротив друга, глядя каждый в своем направлении.
– Я обещал рассказать о том, чем занимаюсь в жизни, – напомнил Пол.
– Да, я решила, что вы передумали.
– Почему же? Это не такой уж большой секрет. Ты интересуешься искусством, Жозефина?
– Мне... нравится живопись. Я очень люблю музыку. И потом... стихи... А вы считаете, что я слишком далека от этого?
– Я так не считаю. Наоборот, ты мне показалась тонким человеком.
Никита усмехнулась про себя. Она не понимала, как она могла показаться тонким человеком тому, кто провел с ней всего две ночи, да и те прошли без высокоинтеллектуальных бесед. Тем не менее, он же должен был что-то сказать.
– Ты была в Лувре?
– Я живу в Париже. Как я могла не побывать в Лувре хотя бы раз?
– Все возможно. Абсолютно все. Так вот, я занимаюсь искусством. Живописью, скульптурой, иногда музыкой. У меня есть несколько галерей в Штатах и одна – в Берлине. Я вкладываю в искусство деньги и силы. То, что я делаю, нужно сразу трем сторонам: мне, авторам и исполнителям, так сказать, и тем, кто все это видит и слышит. Тебе кажется, что это нужное дело?
– Конечно, – Никита удивленно моргнула. – Почему вы спрашиваете?
– Потому что у меня к тебе будет абсолютно деловое предложение. Я хочу, чтобы ты уехала со мной в Штаты.
– В Штаты?! – теперь она была уже совершенно шокирована.
– Именно. Ты стала бы натурщицей, музой. И ребятам нужна свежая кровь.
– Что это значит?
– Это значит, что твоя жизнь останется привычной для тебя, только ты будешь делать что-то еще. Дополнительно.
– А зачем мне это нужно?
– Ты будешь трудиться не в борделе, а в творческой мастерской. Отношение к тебе окружающих будет иным. И потом, твой бизнес будет стоить дороже, чем ты стоишь здесь.
– Мне нравится моя жизнь и отношение окружающих. Я привыкла жить во Франции. Зачем мне Штаты?
– Подумай хорошо.
– Ну а вам это зачем? В Штатах нет красивых женщин?
– Я хочу привезти в мастерскую парижскую натурщицу. Я давно мечтал сделать это. У меня есть маленькие слабости. Если мне чего-то очень хочется, никак не могу себе отказать.
– Другими словами, у вас там есть свой бордель, который называется немного по-другому, и вы хотите заполучить туда француженку?
– Ты все как-то не так воспринимаешь.
– У меня никогда не было желания переехать в Америку. Я всем довольна и так.
– Обещай подумать.
– Мне и думать не нужно. Я не хочу уезжать.
– Не будь такой категоричной, – Пол встал со стула и приложил палец к ее губам. – Надеюсь, что ты передумаешь. И ничего не говори. Когда я буду уезжать отсюда, я спрошу тебя еще раз и приму только твой последний ответ.
С этими словами он провел рукой по ее плечу, с которого сполз халат, повернулся и скрылся в зарослях. Никита удивленно смотрела ему вслед. Как он мог предложить ей такое? Зачем? Почему? Разве она похожа на человека, недовольного своей жизнью и готового все бросить и умчаться за океан?
Никита покачала головой и взлохматила рукой волосы. Какая ерунда. Уехать в совершенно чужую страну, в другой мир, чтобы там терпеть унижения. Куда худшие, чем те, которые выпали на ее долю здесь. Никогда раньше она не думала о свой жизни как о сплошном унижении, задумалась только теперь. Пол хочет привезти своим друзьям дорогую игрушку, сувенир из Парижа, города любви и изысканного разврата. Но Никита не согласна быть игрушкой. Здесь она чувствует себя в безопасности, она хозяйка своей жизни. Она имеет все, чего ей хочется, и свободу в том числе. Во всяком случае, это так похоже на свободу.
Вальтер прав – свобода такая, какой хочется ее видеть, и для каждого она своя. В Америке ни о какой свободе для нее речи быть не может. Даже не о чем думать, никаких Америк. Только вот... очень обидно слышать такие предложения. Она ведь не несчастная уличная девчонка в заштопанных на пятке чулках, избитая с утра пьяным сутенером, а потом отдерганная за волосы мечтавшим о чистой любви таксистом. Она – девочка Медлин, жрица любви, о которой мечтает половина Парижа. Мужская половина. У нее есть гордость и самоуважение. Почему же Пол решил, что можно запросто предложить ей даже не сделку, а бездумный перелет в другую страну? С какой стати она должна согласиться на такую низость?
Никита встала со своего кресла, медленно вышла из оранжереи и поднялась наверх, в спальню, в которой только что была вместе с Полом, и остановилась перед пустой кроватью, не решаясь подойти ближе к ней, как к оскверненной святыне. Хотя... эту кровать можно было назвать как угодно, но не святыней. До сих пор она относилась к Полу спокойно, даже неплохо, как к хорошему клиенту. Но после его унизительных слов она не хотела даже вспоминать о нем. Он решил, что она согласится за слегка увеличенную плату стать любовницей всех его друзей одновременно? А чем это так унизило ее? Разве это не то, чем она занимается сейчас? Разве она, по сути, не представительница древнейшей профессии? Что-то не так, что-то ее не устраивало в его предложении, было в нем что-то гадкое и липкое, от чего хотелось немедленно отмыться.
Так она и сделала. Преодолев несколько шагов, вбежала в ванную, сорвала с себя халат и вошла под горячие струи душа. Она подставляла под воду лицо, и внезапно хлынувшие слезы смешивались со стекавшими по щекам горячими струями. Она терла нежную кожу мочалкой с такой силой, будто хотела содрать ее с себя полностью. Ей казалось, что на ее теле столько грязи, словно она провалилась в болото. И она не могла больше оставаться в этом доме.
Выскочив из ванны и заливая стекавшей водой весь пол, Никита ринулась в комнату и принялась натягивать на мокрое тело свою вечернюю одежду. Узкое розовое платье натягивалось с трудом и все время с треском грозилось разорваться по всем швам. Но она справилась с ним, нашарила ногами туфли, набросила на себя неизвестно чей плащ из маленькой раздевалки, спрятанной за ширмой, и бросилась прочь из комнаты.
Она выбежала в ночь и направилась в неизвестном ей самой направлении, не обращая внимания на леденящий холод ранней весны, окутавший ее мокрые волосы, с которых все еще струилась вода. Ноги сами несли ее куда-то. Она плутала по узким улочкам их квартала, то и дело выходя на уже пройденные перекрестки. Слезы давно высохли, а вместо них пришло какое-то странное безумие. Складывалось впечатление, будто она перестала управлять своим телом и даже мыслями, которые исчезли полностью.
Сознание вернулось к ней, когда она в который раз вернулась к крыльцу "Сада Эдриан". Она опустилась на ступеньку и запустила пальцы в свои волосы, крепко сжав голову, словно опасаясь, что она лопнет. Взгляд сам собой поднялся вверх и по привычке нашел знакомое светящееся окно мансарды. Темный силуэт маячил в этом окне. Вот еще один человек, которому не спится ночами. В последнее время она думала о нем, когда чьи-то руки властно опускали ее на кровать, а чей-то взгляд похотливо раздевал ее прежде, чем эти самые руки доберутся до молнии на ее платье. И вот тогда она поворачивала голову к окну и видела в окне Майкла, склонившегося над мольбертом... И руки на ее теле становились его руками, она видела перед собой его глаза, они были не похотливыми, а страстными и нежными. Его поцелуи заставляли ее забыть обо всем на свете, коме него самого. Она крепко и ласково обвивала его руками и дарила ему все, что могла подарить. Он сказал, что она продает свое умение доставить наслаждение, а любовь не продается? Да, любовь можно только подарить. Подарить можно все, что угодно, особенно если хочешь этого больше всего на свете.
Мужчины оставались довольны ею как никогда... Медлин была довольна... Всем было хорошо. Но Медлин не нравилась новоиспеченная таинственность Никиты, аура ее замкнувшегося мирка. А Никита снова и снова смотрела в чужое окно... Майкл был так близок и так далек. Она практически не знала его, но он стал ее мечтой, нереальностью, в которую не веришь и сама. Но почему так случилось? Просто он всколыхнул на дне ее души нечто такое, что уже давно жило там, но не просыпалось. Он привнес в ее жизнь дуновением ветерка совсем другие запахи, ощущения и мысли. Он забыл о ней, но она о нем помнила, да еще как. А он больше не смотрел по утрам в окно, плотно задергивая штору, как только первые лучи солнца показывались из-за крыш.
И в этот момент на крыльце Никита вдруг поняла, что если она сейчас же не увидит Майкла и не расскажет ему обо всем, о чем сейчас думает, она просто сойдет с ума. Можно рассказать обо всем на свете, не только о том, что не дает покоя. Она хотела просто, чтобы он выслушал ее, чтобы просто оказался рядом и выслушал, глядя на нее своими чудесными глазами, в которых отражалось столько покоя, тепла и разума, сколько она не видела у всех своих знакомых и друзей вместе взятых. Тут речь шла не об объятиях и прикосновениях, а о защищенности и тишине. Увидеть его и почувствовать себя живой... Вот что важно.
Никита вскочила на ноги и бросилась к подъезду Майкла. Она преодолела нескончаемый ряд ступенек за долю секунды, как будто взлетела туда на крыльях. Она не приняла бы в тот момент предположения о том, что Майкл просто сухо прогонит ее. Откуда-то взялась уверенность в том, что он не сделает этого. Он не может, потому что он – мечта, а мечты никогда не бывают жестокими. Оледеневшие пальцы с трудом сжались в кулак, и ее стук оказался таким тихим, что она сама не услышала его. Ноги подкашивались, и она схватилась рукой за дверную ручку, мешая ей повернуться. Земля уходила из-под ног... Под ней разверзалась пропасть, черная дыра, готовая поглотить ее. И она стала падать, изо вех сил цепляясь за дверную ручку, которая выскальзывала из ее пальцев и отдалялась.
Никита почувствовала опору, но ее глаза отказывались видеть что-либо. Опора была теплой, сильной, надежной. Она почувствовала, что летит. Ей стало очень легко и уютно. Мокрое платье куда-то исчезло, она окунулась во что-то сухое и мягкое и услышала над головой тихий шепот. Как будто мама в детстве лечит ее от простуды. Какая-то сила приподняла ее голову, и что-то прикоснулось к ее губам. Горячая жидкость заструилась по першившему горлу. Молоко... Горячее молоко с медом.
А потом – тишина и защищенность, именно то, чего ей больше всего хотелось. Никита с трудом подняла налитые свинцом веки и увидела перед собой то, что мечтала увидеть больше всего на свете – глаза Майкла. Они были взволнованными, ласковыми, лучистыми, в них не читалось ни капли упрека. Никита улыбнулась ему, прилагая титанические усилия. Она вспомнила, что о многом хотела сказать ему, но не могла, слишком уж устала. Его теплая ладонь коснулась ее все еще влажных волос, словно успокаивая. Она лишь на секунду прикрыла глаза, чтобы собраться с силами, но не успела открыть их, потому что уснула.
Страница 1 2 3 4 5 6 7 8
ПОДЕЛИТЬСЯ ВПЕЧАТЛЕНИЯМИ МОЖНО: http://www.teleserial.com/index.php?showtopic=9109
